Глава 2

А.А.Бахвалов. «Нежность к ревущему зверю»

Зона испытаний

    Проснувшись на следующий день после похорон Лютрова, Костя Карауш никак не мог понять, где он, и долго рассматривал освещенную слабым утренним светом небольшую комнату с неудобным диваном, на котором спал; два книжных шкафа из темного полированного дерева, большой письменный стол, вместо бумаг на нем лежало вязанье — какой-то розовый чулок, пришпиленный спицами к клубку ниток. Над диваном, угрожающе наклонившись, висела внушительная копия картины «Девятый вал». К кому он угодил? Ни в одной из знакомых ему квартир не было ни такой обстановки, ни таких высоких потолков, украшенных витиеватой лепниной по углам и в середине, откуда спускались три длинные бронзовые цепочки, поддерживающие люстру. Чувствовалось, что все, что стояло и висело в комнате, появилось здесь давно, давно не двигалось с места, давно по-настоящему никому не нужно, как это бывает в семьях, где родители стары, а дети выросли и разъехались, живут на свой лад.

    Судя по свету за окном, время было не раннее. Превозмогая похмельную ломоту в голове и косясь на Дверь, Костя натянул брюки, рубашку, надел туфли и, стараясь не нарушить тишины квартиры, крадучись и о дошел к окну, чтобы по приметам во дворе попытаться определить свое местопребывание.

    И что-то там показалось ему знакомым — то ли чугунные фонарные столбы, то ли ажурные перила балконов дома напротив; перила эти были сделаны из кованого железа и представляли собой переплетение фантастических ветвей в стиле модерн начала века.

    На дворе было тихое морозное утро. Толстая дворничиха скребла примятый ногами прохожих слег на дорожках. Этот скребущий звук напомнил ему сначала о похоронах, потом о Боровском…

    Сунув руки в карманы, Костя заново оглядел комнату и, поскрипывая паркетом, подошел к книжным шкафам. За стеклом одного из них, на полке, были разбросаны тисненные золотом дипломы и свидетельства. Их было много, этих дипломов. Брошенные в беспорядке, они запылились, выцвели, покоробились. И опять Косте показалось, что тех, кому эти дипломы могли быть интересны, уже нет в доме… Тут же на полке лежала две фотографии: на одной молодой Боровский был снят возле планера с надписью во весь фюзеляж: «Коктебель», на другой его запечатлели у самолета-амфибии вместе с Главным. Оба были одеты в зимнюю летную амуницию тридцатых годов, оба выглядели довольными друг другом.

    — Встал — без всякого выражения пробасил Боровский, бесшумно появившись в дверях.

    — Ага. — Ожидая напоминаний о его вчерашнем состоянии, Костя криво улыбнулся, но Боровский был хмур, глядел рассеянно, и Костя понял, что «корифей» не расположен обсуждать эту тему.

    — Похмеляешься? — не очень вежливо поинтересовался он.

    — Перетопчусь.

    — Тогда пойдем кофе пить.

    Шагая вслед за Боровским по темному коридору на кухню, Костя чувствовал себя неуютно — не из-за того, что Боровский приволок его к себе мертвецки пьяным («Никто его не просил…»); неловкость Кости происходила от непривычной ситуации: он впервые в жизни оказался не только в квартире «корифея», но и наедине с ним. До сих пор отношение Кости к Боровскому было опосредствовано присутствием других людей, работой, где он был величиной должностной, лично Костю Карауша ни к чему не обязывающей, если не считать подчинения в полетное время. Здесь же, у себя дома, Боровский был самим собою полностью, хозяином, то есть в таком значении своей личности, которого Костя попросту не знал.

    Принялись за кофе молча, каждый глядел в свою чашку.

    — У Лютрова из родных кто остался? — спросил наконец Боровский.

    — Никого.

    Боровский поднялся, взял с плиты кофейник и, не спрашивая, налил Косте еще. После второй чашки похмельная тяжесть в голове вроде бы стала рассасываться, хотя на Костю в таких случаях лучше действовало кислое молоко или кефир.

    — Не везет хорошим людям, — сказал Костя.

    — Везет всегда не тем, кому надо, — хмуро отозвался Боровский. — Видел вчера Долотова? — неожиданно спросил он, но тут же махнул рукой: — Впрочем, кого ты видел…

    — Да, перебрал малость… А что Долотов?

    — Ничего. Ему бы напиться вроде тебя, все легче было бы…

    — Вроде меня он не пьет. А вы насчет того, что ему повезло?

    Повезло… Хуже нет, когда так везет. Каждый сопляк будет теперь пальцем тыкать: это, мол, тот самый, из-за которого хороший человек погиб.

    — Н-нда, психология… — Косте стало не по себе, как это всегда с ним бывало, когда он чего-нибудь не понимал. Вот и теперь Костя внутренне поморщился: «При чем тут Долотов? Что он, нарочно, что ли?»

    От третьей чашки Костя отказался.

    — Благодарствую! Пойду, извините… Я вам и без того учинил беспокойство, так сказать…

    — Деньги на такси есть?

    — Да, да! — поспешил заверить Костя, хотя наверное знал, что в карманах у него ни гроша.

    Выбравшись на лестничную площадку, он почувствовал явное облегчение, словно получил желанную возможность поразмышлять на свободе, и решил, что слова Боровского о Долотове — чепуха и заумь. Но тут в похмельной голове Кости шевельнулась неожиданная догадка: уж не по себе ли меряет «корифей» нынешнее состояние Долотова? Ведь «семерка» разбилась после того, как Боровский передал самолет Димову! «Надо же: до сих пор переживает! Скажи кому, не поверят…»

    Медленно спускаясь по истертым до глубоких лунок мраморным ступеням, Костя увидел женщину, поднимающуюся с бидоном в руках. «Молочка бы!» — подумал он, глядя на голубой бидон. На лестнице было холодно. Остановившись на междуэтажном помосте, он принялся застегивать меховую куртку, надетую поверх коричневого свитера. И, глядя па добротную дубовую облицовку перил, снова заподозрил, что когда-то уже был здесь… Сверху вниз промчались трое мальчишек с портфелями. «Килька без понятия, — подумал Костя. — Нет, чтобы на перилах съехать…»

    Пока он застегивался, надевал перчатки и вспоминал, когда в последний раз катался на перилах, вверху, на лестничной площадке, появилась женщина в красном вельветовом платье. Костя мельком взглянул на нее. «Похожа на кого-то, — подумал он, укрываясь воротником куртки и нахлобучивая поглубже шапку, — И в городе спасу нет от большого и сплоченного коллектива летной базы».

    — Костя, — донеслось к нему.

    «Ну вот!..»

    Он исподлобья глянул вверх, собираясь как можно поспешнее ретироваться, но это было невозможно.

    — Даля?!

    Ему стало жарко. Он сдвинул шапку к затылку, расстегнул куртку и, не отрывая глаз от Дали, пошагал наверх. «Не подходи слишком близко, — напомнил он себе. — От тебя перегаром несет…»

    Минуту они стояли друг против друга, не зная, что сказать, как отнестись к этой встрече. Даля заметно пополнела, на руке, которой она без нужды перебирала цепочку на шее, поблескивало обручальное кольцо, но лицо было по-прежнему молодо и красиво.

    — Ну, здравствуйте, — сказала она, удивленно вскинув густые черные брови.

    Костя кивнул.

    — Теперь ты здесь живешь? — спросил он.

    — Вы забыли… Я всегда здесь жила.

    Костя опять кивнул. Он не обращал внимания на слова, он смотрел в ее глаза, выискивая в них хоть искорку интереса к нему или смущения, которое подсказало бы, что прошлое еще теплится в ее памяти.

    — Помнишь хоть?

    — Разве вас можно забыть? Одна ваша выходка чего стоит… Если бы не это…

    — Замуж бы за меня пошла, — подсказал Костя, саркастически усмехнувшись.

    Из двери слева вышла старушка с каким-то расхлябанным криволапым догом на поводке, сказала Дале: «Здравствуйте, милочка», — и хотела получше рассмотреть Костю, но дог дернул за поводок и утянул ее вниз.

    Минуту они слушали урезонивающий собаку голос старушки, ее шаги, жестяное позвякивание ошейника и слабое цоканье собачьих когтей по мрамору ступеней. Потом глухо хлопнула дверь, и стало тихо.

    Молчали и Даля с Костей. И это молчание не казалось странным ни ей, ни ему. Куда теперь торопиться и кто помешает им рассказывать о себе?.. Глаза Дали то ласково прищуриваются в ответ на какое-то движение на лице Кости, то настораживаются и ждут чего-то, то учтиво блуждают по его щеголеватой фигуре… Но вот ее щеки тронул румянец. Она говорит:

    — Меня не узнать, наверно, да?

    Костя молчит. Его нисколько не смущает ни дородность Дали, ни ее замужество. Он пытается рассмотреть что-то другое, что-то свое, выискивает какие-то приметы, которые подсказали бы ему, что они могли прожить вместе последние пятнадцать лет, что это не было невозможно…

    — Замужем? — спросил Костя, коротко взглянув на её кольцо.

    — Была. Давно. — Она как бы невзначай подогнула безымянный палец, пряча кольцо.

    — Дети?

    — Сын Димка, — улыбнулась она и, словно одолев невидимую гору, глубоко вздохнула. — Как вы здесь оказались?

    — Ночевал у одного друга… По уважительной причине.

    И, вспомнив о похоронах, о том, что на свете больше нет Лютрова, Костя, как в утешение себе, протянул руку, коснулся пальцами горячей щеки Дали и, чувствуя, как она податлива, послушна его ласке, произнес осевшим от волнения голосом:

    — У тебя… кефиру не найдется?

   

<< Назад Далее >>

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *