Земляк воронежцев Анатолий Карташов готовился полететь в космос одним из первых – вслед за Гагариным и Титовым, но ошибка врачей вычеркнула его из «звездного списка»
Карташов служил в Заполярье. В тихие морозные ночи любил смотреть на глазастые звезды. Очень хотелось увидеть одну, едва заметную, торопливо спешащую от горизонта к горизонту, – тогда летали первые спутники, ходил слух о скором запуске человека в космическое пространство, и фантазиям не было границ.
Как-то после ночного полета, поддерживая в кругу друзей разговор на эту тему, Карташов признался:
– А я бы полетел!… Если бы даже гарантии возвратиться было всего пятнадцать процентов.
Осенью 1959 года в часть приехали люди из Москвы и припомнили ему эти слова. Неожиданно вызвали на беседу. Полковник медицинской службы спросил прямо:
– Не хотели бы вы, товарищ старший лейтенант Карташов Анатолий Яковлевич, поработать на новейшей технике? Полетать далеко, высоко? Понятное дело, с возвратом.
– То есть не Лайкой?
– Нет-нет, возврат будет обеспечен. На парашюте. Однако дело новое, всякое может быть.
– Тогда согласен.
– Вот и хорошо. Вашу медицинскую карту мы смотрели. Врачей вашей части опросили. Прошу о нашем разговоре никому не рассказывать. Идите и ждите вызова в Москву, на серьёзную медкомиссию.
Вызов пришел ближе к Новому году. Со всей большой страны в Москву приехали сотни молодых парней, летчиков истребительной и морской авиации. Ими занялись специалисты Государственного научно-исследовательского испытательного института авиационной медицины Министерства обороны СССР.
После тщательнейшей медицинской комиссии прошедших через сито отбора направили в специально сформированное подразделение, которое потом назовут отрядом космонавтов. В него врачи отрекомендовали всего двадцать человек. Вот их имена в алфавитном порядке: Иван Аникеев, Павел Беляев, Валентин Бондаренко, Валерий Быковский, Валентин Варламов, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Дмитрий Заикин, Анатолий Карташов, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Марс Рафиков, Герман Титов, Валентин Филатьев, Евгений Хрунов, Георгий Шонин.
Им было от двадцати пяти до тридцати лет, ростом не выше среднего, вес — не более 70 килограммов. Врачи отбирали их в первую очередь по способности к высотной и стратосферной адаптации, оставили тех, кто психически уравновешен, имеет быструю реакцию и вынослив физически.
В этом списке, как ее потом назовут — «гагаринской двадцатки», двое – наши земляки-воронежцы. Это Иван Аникеев и Анатолий Карташов. Если кто помнит, в Советском Союзе население тогда было около 300 миллионов. В Воронежской области проживало людей в сто с небольшим раз меньше. А в первом отряде космонавтов воронежцев было десять процентов. Достойное представительство!
Иван Аникеев родился и детство провел в Лисках. Родиной Анатолия Карташова является село Первое Садовое тогдашнего Садовского, а ныне – Аннинского, района. Здесь герой этого очерка появился на свет 25 августа 1932 года в семье рабочего сахарного завода. Отец, Яков Прокофьевич, в Гражданскую был красным командиром, но это его не спасло, когда в тридцатом кто-то от зависти настучал на него в известные органы: скрывает, мол, Карташов, что из небедной семьи вышел, из кулацкой. И что же вы думаете – дали срок. Вскоре, правда, отпустили, с оправдательным приговором.
Перед самой Великой Отечественной поссорился с соседкой из-за межи. Соседи донесли, будто Яков Прокофьевич упрекнул в чем-то Советскую власть, клеветал на колхозный строй. Ночью приехал «воронок» и отвез бывшего красного командира, а потом — ударника первых пятилеток, в Бобровскую тюрьму, где ему после короткого и несправедливого суда дали десять лет по широкозахватной 58-й статье УК РСФСР. Отец из тюрьмы не вышел, умер в 1942 году.
А сыну его Анатолию, по обычаю того времени, всякий раз приходилось писать в анкетах, что отец покойный был осужден. Это обстоятельство не только портило нервы, но и часто мешало по понятным причинам. И, тем не менее, судьба к нему была благосклонна.
После школы, которую окончил в родном селе, Анатолий поступил в Воронежский авиационный техникум. Прослышал, что есть в городе аэроклуб. Деревенский пацан, не поднимавшийся выше второго этажа, записался в него и напросился прыгать с парашютом. Первый прыжок – память на всю жизнь. Вылез из «По-2» на крыло, глянул вниз — и сердце в пятки ушло. Назад бы, в спасительное нутро самолета, да ноги не слушаются. «Это дурак ничего не боится, – вспоминал потом Карташов. – Но пересилил себя, думаю, будь что будет. Зажмурился и прыгнул. А потом даже обиделся на парашют – он так мягко раскрылся. Захотелось снова. И опять страшно!»
Учился очень хорошо. И в техникуме, и в аэроклубе, где научился не только прыгать с парашютом, но и пилотировать легкий самолет. В газете «Коммуна» был напечатан снимок: Анатолий Карташов и два его товарища изучают самолетный двигатель. Небо взяло верх. Вместо того, чтобы пойти с дипломом техника-механика авиамоторостроения на местный «почтовый ящик», выпускник Карташов написал заявление в Чугуевское военное авиационное училище летчиков. Аккурат к вступительным экзаменам подоспела бумажка из родного сельсовета. В ней будущего пилота истребительной авиации попрекали отцом – «врагом народа». Умные люди из училищного политотдела от бумажки отмахнулись: дети за родителей не в ответе. А Сталин-то ещё жив был…
Юноши и девушки воронежских предприятий и учебных заведений
с большим увлечением овладевают в аэроклубе летным искусством.
Курсанты Воронежского аэроклуба (слева направо(: И.Стрельцов, А.Карташов и А.Мухин
над изучением авиационного мотора. Фото М.Евстратова Публикация в газете «Коммуна» (1950 г.).
По окончании авиаучилища, в 1954 году, лейтенанта Карташова направили на Кольский полуостров, под Петрозаводск, где он быстро адаптировался в истребительном авиационном полку, сразу показав себя перспективным и дисциплинированным летчиком. Здесь, за Полярным кругом, Анатолий встретил милую девушку Юлию, учившуюся в техникуме в Кондопоге, которая вышла за него, стройного голубоглазого красавца, замуж. Когда муж получил приказ прибыть в Москву, жена родила дочь и находилась в роддоме.
Это совершенно очевидно, что кандидатов в отряд космонавтов тщательно отбирали не только по медицинским показателям. Была еще так называемая мандатная комиссия. Например, обсуждали за глухими дверями кандидатуру Юрия Гагарина – он, будучи мальчишкой восьми лет, находился на территории, временно оккупированной гитлеровскими захватчиками. Сомнения были и с кандидатурой Анатолия Карташова из-за репрессированного отца. Кстати сказать, на тот момент Яков Прокофьевич еще не был реабилитирован. Дело этого «врага народа» лежит в Воронежском архиве. Там соответствующий документ о реабилитации датирован 1992 годом.
А.Я. Карташов (фото курсантской поры).
Есть такое предположение. Если бы Анатолий осуществил свой высокий полет, то его анкетный минус обернулся бы в хороший плюс. Никита Сергеевич Хрущев мог тогда по праву сказать: вот при Сталине отца репрессировали, а я его сына в космос послали! Интересна и такая деталь: будущий космонавт Карташов не был членом Коммунистической партии, и никто его туда не тянул.
О том, как готовили первых космонавтов, написаны книги, сняты фильмы. Уже никакой государственной тайны некогда суперсекретная «Тема №6» в наши дни не представляет. По этой теме, понятное дело, не было методик, многое делалось с чистого листа и с большим запасом. В будущих покорителей Вселенной надо было вложить за короткий период большой объем теоретических знаний по физике, астрономии, медицине, картографии и геодезии, радиотехнике и технике связи, обучить фотографии и киноделу. Их организмы требовалось подготовить не просто к работе в особых условиях, а к выживанию в условиях экстремальных.
Профессор Сергеев – под таким псевдонимом представили космонавтам генерального конструктора космических систем Сергея Павловича Королева – выглядел человеком чрезвычайно строгим. Он показывал им готовое изделие — первый в мире пилотируемый космический аппарат. Королев требовал быстрейшего его освоения. Генеральный спешил: американцы раньше на год начали готовить группу астронавтов, правда, всего из семи человек. Надо было их любой ценой опередить. Полет советского космонавта подтвердил бы право СССР называться великой космической державой, он бы поставил жирный восклицательный знак в списке тех дел, которые он, Королев, сумел совершить в своей жизни, в которой тоже была несправедливость, были эти горькие годы работы в «шарашке» под надзором…
Возникли проблемы с тренажерным оборудованием. На двадцать человек его не хватало. Выстраивалась очередь, нарушались методики, срывался график. Тогда командование выбрало шестерых наиболее перспективных из двадцатки, чтобы дать им приоритет в подготовке. Наш земляк Анатолий Карташов оказался в этой блистательной шестерке вместе с Юрием Гагариным, Германом Титовым, Андрияном Николаевым, Павлом Поповичем, Валерием Быковским.
Карташов легко справлялся с, казалось бы, предельными физическими и умственными нагрузками. Он с азартом выполнял парашютные прыжки. Он это любил: на момент зачисления слушателем-космонавтом имел 200 прыжков! Больше, чем у любого другого из товарищей по отряду. У Гагарина всего четыре прыжка тогда было в активе. В кресле сурдокамеры провел десять суток в абсолютной тишине, с «рваным» режимом сна – три часа днем и три часа ночью. Попробуйте кто-нибудь и узнаете, каково два часа и десять минут просидеть в термокамере при 70 градусах. А он выдержал. В барокамере Анатолия «поднимали», стравливая давление, до высоты 15 километров в одной кислородной маске, без специального костюма. Кровь, казалось, вот-вот закипит…
Сложилось так, что двадцатку набирали не за один день, а в течение двух месяцев. Карташов появился в ней последним, когда уже начались учеба и тренировки. Чтобы догнать других, врачи предложили Карташову пройти испытания на центрифуге за один день. Он согласился. Сначала раскрутили до четырехкратного ускорения. Держали три минуты. После пяти минут отдыха в кресле раскрутили до шести , потом до восьми, до десяти крат…
Это было грубейшим нарушением методик! Однако все шло нормально. У слушателя-космонавта Карташова никаких отклонений в организме не обнаруживалось. Решились дать на три минуты 12-кратную перегрузку. А что значит 12-кратная? Это когда вес тела увеличивается в 12 раз! Анатолий весил 70 килограммов. Умножьте — и получите 840 килограммов. Он и это испытание осилил!
Но когда люди в белых халатах раздели его для осмотра, то на спине нашли петихии – кожу окрасила кровь из лопнувших от огромного напряжения капилляров, всего-то несколько маленьких пятнышек. Беды особой не было, но врачи есть врачи – стали судить да рядить.
– Я себя прекрасно чувствую! – взмолился Анатолий, предполагая недоброе. – Хотите, сейчас десять километров пробегу на первый разряд? Или даже пятнадцать…
– Да что ты! А вдруг в мозгу что-нибудь лопнет, и тогда инвалид на всю жизнь. А то и хуже, – упорствовали набежавшие со всех сторон медики.
В итоге решили отправить Карташова на дополнительные обследования в Центральный военный госпиталь авиационной медицины. Через недолгое время пребывания в госпитале медики разрешили дальнейшие тренировки, и он с азартом включился в работу. 8 августа ему присвоили капитанское звание.
17 и 18 января 1961 года первая группа слушателей сдавала выпускные экзамены. Из-за отлучки в госпиталь Карташов в эту группу не попал, его место в шестерке занял озорной балагур Григорий Нелюбов. Еще с осени ходили слухи, что начальство определило на первый полет Гагарина, следом в очередь ставили Титова, потом — Карташова. По итогам экзаменов составили акт. В нем говорилось: «Комиссия рекомендует следующую очередность использования космонавтов в полете: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович».
Можете себе представить, каково было на душе у нашего земляка! Пусть не первый, пусть не второй, но третий – это тоже было бы для него, Анатолия Карташова, здорово! Мечта жар-птицей ускользала из рук. А ведь он такими трудами шел к ней…
Ему предстояло держать испытание со второй группой в первых числах апреля того знаменитого в истории нашей бывшей державы 1961 года. Но в самый канун экзаменов в списке допущенных к ним слушателя-космонавта Анатолия Яковлевича Карташова не оказалось. Расстроенный, наш земляк написал заявление об отчислении из отряда. Узнав об этом, друзья стали отговаривать. Просили успокоиться и снова пройти медицинскую комиссию. Но Анатолий стоял на своем, поскольку, видимо, считал, что есть большой риск рецидива с капиллярами в будущем, отчего не видать не только космоса, но и работы в авиации. Примеры были, когда при отборе кандидатов в космонавты обнаруживались какие-то мелочи, из-за которых людей отправляли назад в части, там мелочи раздувались и в итоге находились препятствия для летной работы.
– Я считаю, что с Толей медики перестарались, – скажет потом второй советский космонавт Герман Титов. – Это прекрасный летчик, и он мог стать отличным космонавтом. Если бы он проходил все испытания, которые проводят сегодня, то, безусловно, выдержал бы их.
Просьба Карташова была удовлетворена: 7 апреля главнокомандующий Военно-воздушными силами маршал К.Вершинин, в чьем ведении была подготовка космонавтов, подписал приказ № 462 о его отчислении из отряда. Формулировка была безжалостна и до слез обидна: по болезни.
А 12 апреля Гагарину аплодировала вся планета. На другой день в Звездный городок валом повалили корреспонденты. Капитану Карташову приказали дежурить у подъезда, где находилась квартира Юрия Алексеевича, и не пускать журналистскую братию – жене первого космонавта Валентине мешали покормить грудью новорожденную дочку.
Жизнь надо было начинать сначала. В местном гарнизоне удалось закрепиться летчиком на незначительную должность. С семьей продолжал пребывать все в той же квартире в Звездном городке. Но общение с прежними коллегами по отряду космонавтов теперь было иным: выпавший из обоймы, он не мог рассчитывать на откровения: на то она и государственная тайна. Нет, они не сторонились, здоровались при встрече, заходили в гости на чаек с огурцами, дружной ватагой вваливались поздравлять с орденом Красной Звезды за участие в подготовке первого полета, потому что и его лопнувшие капилляры имели значение с медицинской точки зрения для космонавтики. Даже Гагарин как-то, уже забронзовевший от славы, но остававшийся, как и прежде, чистым душой, зазвал к себе и подарил фотокарточку с автографом: «Карташову Анатолию, хорошему другу и отличному человеку в память о нашей работе».
Родные места Карташов не забывал. Исхитрились купить с женой автомобиль «Москвич», приезжали на нем в Садовое, к матери Ефросинье Тимофеевне, царство ей небесное. Анатолий чинил избу, косил траву, местным ребятишкам давал примерить свою фуражку с голубым околышем.
Представьте себе, если бы не было той роковой, все перечеркнувшей ошибки торопливых врачей! Как бы встречала родная земля своего сына, какая бы гордость переполняла сердца земляков!
В конце 1963 года космонавт-4 Павел Попович, видя, как мается Карташов в Звездном, похлопотал за него перед вышестоящим авиационным начальством, и Анатолия перевели на Дальний Восток.
В Уссурийске он тренировал молодых пилотов, в Арсеньеве проводил от военного представительства заводские испытания самолетов «Ан-2» и «Ил-14». Жена, Юлия Сергеевна, устроилась работать в торговле. Детей было двое, обе — девочки, Людмила и Светлана. Первая родилась, когда еще жили на Крайнем Севере, вторая — здесь, на краю света.
– Жили небогато. Как все, – рассказывала она мне, автору этих строк. – Обстановка в казенной квартире — казарменная. Помнится, на город с населением 48 тысяч человек привозили в день 200 килограммов мяса. Это 4,167 грамма на одного жителя. Или полтора килограмма в год. Господи, какое время-то пережили!.. Анатолий был хорошим охотником и грибником. Это выручало. И так жили на Дальнем Востоке до 1975 года, а потом перебрались в Киев. Анатолий Яковлевич, уже полковник к тому времени, в Киеве стал летчиком-испытателем на авиационном заводе.
Завод, который упомянула Юлия Сергеевна, выпускал самолеты О.К. Антонова. Наш земляк, летчик-испытатель первого класса, здесь дал путевку в жизнь сотням крылатых машин. Это пассажирские «Ан-24», транспортные «Ан-26» и «Ан-32», аэрофоторазведчики «Ан-30»… Новенькие, только что со стапеля, самолеты вели себя по-разному. Как-то заходил на транспортнике «Ан-26» на посадочную глиссаду. Вдруг докладывает ему бортинженер: из крыла хлещет керосин. Это значит, топливный бак разгерметизировался, какие-нибудь троечники прокладку не затянули. А рядом – изрыгающее пламя сопло газотурбинного двигателя! Вот-вот — взрыв. В таких ситуациях секунды кажутся вечностью. Но, слава Богу, все обошлось, Карташов благополучно посадил машину на аэродром, где уже дико ревели пожарные машины.
Анатолий Яковлевич последние годы своей жизни провел в основном на даче, под Киевом, а не в городской квартире. Сначала его скрутила опасная, известная своей неизлечимостью болезнь. Раковую опухоль в кишечнике искусный киевский хирург зачистил хорошо, после лет тринадцать Карташов на «внутренности» не жаловался. Но потом случился инсульт с нехорошими новообразованиями глубоко в мозгу. Военный врач-нейрохирург профессор Александр Данчин вызвался сделать сложнейшую операцию.
Перед операцией медсестры пришли к Карташову в палату. Осмотрели, удивились: «Ты спортсмен, что ли, дед?..» – «Было дело, – отвечал им пациент, – прыгал». – «В высоту, в длину?..» – «С высоты». – «С парашютом, значит?..» – «Ну, без него можно только один раз…» Зауважали веселого деда. А когда Данчин рассказал медперсоналу, что Карташов мог бы быть по счету третьим советским космонавтом, если бы не ошибка врачей, то внимания ему было, можно сказать, море.
После операции Карташов продолжал жить на даче – ковырялся в земле, что-то перестраивал и пристраивал, кормил внуков клубникой и смородиной. Иногда до полуночи сидел в шезлонге и всматривался в небо, усыпанное звездами. И уже без зависти, без обиды, которые, чего скрывать, занозами долго сидели в душе, вспоминал былое, своих товарищей по гагаринской двадцатке, которым, как и ему, не выпала звездная карта.
Еще до старта сгорел в сурдобарокамере Валентин Бондаренко. Валентин Варламов нырнул на озере, ударился головой о дно и повредил шейные позвонки, отчего его списали. Григорий Нелюбов тоже не стал третьим космонавтом. Выпил как-то с Иваном Аникеевым и Валентином Филатьевым в буфете на железнодорожной станции. Патруль военный их отвел в комендатуру. Там – слово за слово. В итоге их из отряда космонавтов исключили. Григорий потом стал выпивать, попал под поезд. Иван от рака помер молодым. И Валентину этот рак не дал дожить до пенсии. Марс Рафиков выбыл из отряда за нарушение дисциплины. Дмитрия Заикина списали по медицинским показаниям. У каждого с- воя судьба, своя трагедия…
И у него, у Карташова, судьба особенная. Он был первым: его эта судьба прежде других вычеркнула из «звездной двадцатки»; остановила, несправедливая и жестокая, на полпути. Да и сам горячку спорол.
– Обидно, что не полетел в космос. Мне очень хотелось, и я стремился к этому, – признавался потом не раз Анатолий Яковлевич. – Нужно было пройти повторную комиссию, ведь на здоровье после не жаловался.
Умер Карташов 11 декабря 2005 года. На киевском кладбище «Берковцы» его могила выделяется интересным памятником. Этот человек и без полета в космос прожил достойную жизнь. А в космических энциклопедиях – и в отечественных, и международных – его фамилия есть. И он там значится как космонавт, хотя и нелетавший. Это, наверное, самый лучший памятник ему.
Виталий Жихарев
«Воронежская неделя», №14 (1947), 07.04.2010 г.