Летчик-космонавт Павел Попович: «во время подготовки полета Юрия Гагарина наш товарищ Анатолий Карташов первым выдержал 12-кратную перегрузку на центрифуге

25 августа 2007 года исполнилось 75 лет со дня рождения военного летчика-испытателя первого класса, полковника Анатолия Карташова — лидера в первом отряде космонавтов, но так и не слетавшего на орбиту

Однажды после ночных полетов идущие со стоянки летчики увидели высоко в небе Карелии медленно плывущее среди мерцающих звезд яркое пятнышко спутника. «Эх, хотя бы процентов пятьдесят дали, что вернусь, полетел бы!» — мечтательно произнес старший лейтенант Карташов. Уставшие товарищи ничего не ответили. Тогда, в конце 50-х, даже слова «космонавт» не было. Но через некоторое время, когда молодой истребитель уже и забыл об этом разговоре, его неожиданно вызвали к командованию полка. Анатолий опешил: особых прегрешений в последнее время за собой не чувствовал.
Сидевший на месте командира полка незнакомый полковник медицинской службы осторожно поинтересовался, не хотел бы Карташов попробовать полетать на «новой технике». Как рассказывал Анатолий Яковлевич автору этих строк, тогда он поначалу подумал, что речь идет о школе летчиков-испытателей…

«Дураки, где вы еще в мирное время получите боевой орден?!» — сказал я Гагарину, Титову»

Из черного «Мерседеса», припарковавшегося в тенечке на главной аллее киевского кладбища Берковцы, вышел Павел Попович. Невысокий, коренастый, в серых брюках и голубой тенниске, с большим букетом красных гвоздик, он энергичным шагом направился к могиле Карташова.
«Уважаемый, сигаретки не найдется?» — спросил кладбищенский рабочий и тут же застыл с открытым ртом. Он узнал космонавта номер четыре, первого космонавта-украинца, дважды побывавшего в космосе, дважды Героя, генерала. «Извини, дорогой, не курю, и тебе не советую!» — улыбнулся Павел Романович своей знаменитой широкой улыбкой, которую мы с детства привыкли видеть на газетных фотографиях.
«Боже, Паша, а ты молодец, хорошо выглядишь!» — обняла Поповича Юлия Сергеевна, вдова Карташова, суетящаяся возле поминального столика.
Космонавт взял рюмку с водкой, задумчиво посмотрел на черное отполированное новенькое надгробие, выбитый на камне портрет, прошел взглядом многочисленные награды.
— А с орденом Красной Звезды была такая история, — рассказывает дважды Герой Советского Союза Павел Попович. — Его нам дали за участие в подготовке к полету Гагарина. Командование решило отметить всех отличившихся и предложило выбор: досрочные звания или Красную Звезду.
Эти салажата-старлеи Гагарин, Титов, Карташов и другие, конечно, захотели звания. Мы же с Володей Комаровым, Андрианом Николаевым, Пашей Беляевым были постарше, уже капитанами. «Дураки, говорю, звания вы и так получите. А кто в мирное время вам даст боевой орден?!» Слава Богу, послушались. Так Гера Титов как дублер получил орден Ленина.
А награду эту, я вам скажу, дали не за красивые глаза. Нас, первую шестерку, мордовали на тренажерах до ужаса. Поначалу не знали, кто полетит первым. Все, естественно, хотели! И выделывались друг перед другом, кто из нас лучше переносит различные перегрузки.
У начальства были серьезные виды и на Карташова. Спокойный, немногословный, Толя был смелым летчиком, физически очень крепким. И что немаловажно, у него на счету было около полтыщи прыжков с парашютом. В то время как у остальных — всего тьфу, ничего. Летчики — народ суеверный, не любят «вешать жизнь на тряпку». Дескать, думать о средствах спасения — непременно беду накличешь, что-то случится с машиной.
01s12 pamyutnik.jpg (28129 bytes)Но в космосе в те первые годы парашют являлся, если можно так выразиться, завершающим звеном полета. Приземляться надо отдельно от корабля или спускаемого аппарата. И у Карташова с этим никаких проблем не было. Ничего не боялся!
— Помню, когда мы только познакомились, а я училась в техникуме и жила на квартире на окраине Петрозаводска в частном доме, хозяйка попросила: скажи своему жениху, чтобы не летал так низко, он мне дымоход снесет! — вступает в разговор вдова Карташова Юлия Сергеевна. — Вы думаете, позже, уже уйдя из отряда космонавтов и став отцом двух девочек, образумился? Гонял вертолетом зверей на охотников (это когда мы на Дальнем Востоке жили), сбивал кедровые шишки воздушной струей винта. Однажды даже дверца в воздухе оторвалась, хорошо, что никого на земле не убила и упала на дачу кому-то из заводских.
А случалось, поругаемся — так он мне такой цирк устраивал над магазином, где я работала. От страха о ссоре забывала. Господи, думаю, лишь бы живой остался.
— Да, крепкий орешек был, — продолжает рассказ Павел Попович. — Но беспартийный! Его отца, красного командира, в 1937 году репрессировали. Наверное, из-за этого в комсомол, а потом и в партию не особенно приглашали. Из-за отца его в училище иногда даже от полетов отстраняли. Дескать, неровен час — улетит к такой матери за границу.
Блата, или высокопоставленных родственников ни у него, ни у меня не было. Поэтому Карташов полагался только на себя и во всем старался быть лучшим.
До сих пор удивляюсь, как это Юру Гагарина, меня и уроженца Воронежской области Карташова вообще взяли в военные училища. Ведь мы во время войны пережили фашистскую оккупацию. В советское время в анкетах для отделов кадров и для парткомов была специальная графа-вопрос: «Находились ли вы во время войны на оккупированной территории?»
В отряд Карташов прибыл последним, двадцатым по счету кандидатом, где-то через месяц после начала нашей учебы. Но его зачислили в первую шестерку. Чтобы наверстал упущенное — а нам преподавали кучу различных теоретических дисциплин, — прикрепили Владимира Комарова. Он к тому времени уже окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского. Мы же — только техникумы да средние летные училища.

«Когда Юра слетал, из-за нашествия репортеров Валя не могла покормить грудью ребенка»

— Тогда, в 1960-м, никто еще понятия не имел, что такое космический полет для человеческого организма, — продолжает космонавт Попович. — Нас готовили ко всяческим перегрузкам. И физическим, и психологическим. Теперь космонавтов так не мучают.
Разумеется, каждый из нас стремился доказать, что он — самый крепкий, самый выносливый. Наш азарт передался медикам, следившим за нашим состоянием.
И вот сажают нас по очереди в центрифугу, вращающуюся на мощной штанге, словно на карусели, по кругу и одновременно вокруг своей оси. В самолете во время штопора так не крутит! А тут дают одну нагрузку, потом увеличивают. У ребят лица уже зеленые. А Карташову после шестикратной перегрузки — хоть бы хны! Вылез из этой бочки, прошелся ровненько, выполнил все положенные после этого упражнения на сообразительность.
То ли кто-то куда-то спешил, то ли из-за этой проклятой увлеченности, уже не помню, короче, Толе предложили попробовать еще покрутиться сразу с двенадцатикратной перегрузкой. И что ты думаешь — он и ее выдержал! Мокрый, конечно, вспотевший. Улыбается себе, стоит нормально. Все в восторге.
Но когда снял футболку, на спине стали видны лиловые пятна — синяки. Словно кто-то надавал тумаков. Оказалось, это кровоподтеки — капилляры кожи полопались.
Медики переполошились. Толя попытался возражать: дескать, чувствует себя нормально, к синякам не привыкать. Ему возразили: капилляры могли полопаться не только на спине, но и в головном мозге, и неизвестно что потом может случиться на орбите.
Словом, от подготовки его отстранили. Герман Титов позже в своих мемуарах писал: «С Анатолием Карташовым медики явно перестарались… »
Он ведь чуть позже снова прошел медкомиссию, и она подтвердила, что Карташов к полету в космос годен! Но поезд ушел. Быть среди первых ему уже не светило, а плестись где-то в хвосте гордость не позволяла.
Толя рассказывал, когда Юра слетал и вернулся, в нашем военном городке такое началось! Я в то время был в Центре управления полетами. Вдруг появились толпы корреспондентов. Все, естественно, ломились в квартиру Гагариных.
Целый день! Валя, бедная, пожаловалась начальству: не могу покормить грудью ребенка, ходят по комнатам, фотокарточки со стен снимают! Тогда парторг собрал всех свободных от службы офицеров, в том числе Карташова, и приказал оцепить подъезд, в котором находилась квартира Гагариных, никого не пускать в нее без особого распоряжения. Журналисты — и наши, и зарубежные — напирали, как танки. Просили, требовали пропустить. Грозились, что пожалуются в ЦК и у нас будут неприятности.
Но офицеры взяли друг друга под руки и стояли, как Брестская крепость. Пропустили только какую-то по-деревенски одетую пожилую женщину, шедшую в сопровождении двух работников политотдела. На нее никто не обратил внимания. «И только когда она исчезла за дверью, до меня дошло, что это же была мама Юры Гагарина! — вспоминал Карташов. — Журналисты тоже опомнились, но было поздно. В квартиру Гагариных пустили только корреспондента «Красной звезды» Игоря Чкалова — сына знаменитого летчика».

«Это на твоей спине мы в космос въехали!» — сказал Карташову Герман Титов»

— Уйдя из отряда, Толя связей с нами не порывал, — продолжает Павел Романович. — Я помогал ему устроиться летчиком-испытателем на Дальнем Востоке, затем перевестись в Киев, где меня хорошо знали. Другие просьбы выполнял. Не думал только, что придется собирать деньги на памятник. Он ведь был моложе меня! И такой здоровый. На лыжах никто из будущих космонавтов не мог за ним угнаться.
Во время празднования 40-летия отряда космонавтов, когда фотографировались, мы попросили Карташова стать в центр. Он застеснялся: да кто я такой? «Давай-давай, это на твоей спине мы в космос въехали!» — сказал ему Гера Титов. Тоже, увы, уже покойный.
От рака никто не застрахован. В начале 90-х Карташову удалили опухоль на кишечнике. Года четыре назад обнаружили опухоль в голове. Да еще в таком труднодоступном месте, что поначалу медики боялись делать операцию, чтобы не повредить жизненно важные участки мозга. Карташов сам настоял. Когда его спросили, не боится ли, сказал: «Уморился бояться… »
Главный нейрохирург Министерства обороны Украины профессор Александр Данчин и его коллеги, военные медики, поразились. Они не встречали такого сильного волевого человека. Анатолий Яковлевич не хотел быть инвалидом.
И после сложнейшей операции вернулся к нормальной жизни, работал на даче. Мечтал прыгнуть с парашютом в тандеме с младшим внуком — пятилетним Яшей, приобщить мальчика к небу. Считал, что из Яши может получиться летчик.
01s12 f2 copy.jpg (16216 bytes)Ему было уже 72, хотя выглядел моложе. Врачи запротестовали. Они не сказали, что обнаружили у него рак легких. «Ну тогда хоть дайте подняться в небо!» — рассердился старый летчик. «Зачем подвергать новому риску себя и ребенка, существует другая печальная статистика — авиакатастроф… » — возразили ему.
Это был первый случай в его жизни, когда он сдался, не стал настаивать на полете. Но автора этих строк все же попросил свозить его вместе с внуком.
Я договорился с руководством Центрального аэроклуба имени О. К. Антонова. И когда в теплый сентябрьский день 2005 года мы приехали на «Чайку», нас ждали спортивный четырехместный самолет Як-18Т и летчик-инструктор, готовый подняться в небо.
Молодые курсанты — летчики и парашютисты — с интересом смотрели на человека, дружившего с Гагариным и другими покорителями космоса. А он молча смотрел в небо, где кувыркались спортивные самолетики, которые он когда-то испытывал. Мы все ждали, что решительно ударит кулаком по крылу и скомандует: «Двигатель к запуску!»
Где-то через месяц у него в голове снова обнаружили опухоль. «От чего умру быстрее?» — спросил врачей. Ему сказали, что от опухоли в голове. И он снова настоял на операции.
Она тоже прошла успешно. Но болезнь практически уничтожила одно легкое. И 11 декабря 2005 года Анатолия Яковлевича не стало.
Деньги на памятник (свыше семи тысяч долларов) внесли Павел Попович, дважды Герой Советского Союза Алексей Леонов (первый человек, вышедший в открытый космос), первая в мире женщина-космонавт Герой Советского Союза Валентина Терешкова, дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Виктор Горбатко, бизнесмены из Москвы и Севастополя.
— Жизнь пролетела, как та карташовская звездочка-спутник, — задумчиво говорит Павел Романович. — Все у нас было — и слава, и почести, и достаток. Но все это я отдал бы, чтобы вернуть лейтенантские годы.

Владимир Шуневич,
«ФАКТЫ», 01.09.2007